Каганович мёртв, но «Кагановичи» бессмертны.
На днях я, наконец, решился поехать туда, куда не раз возвращался в памяти: в село Зоревка Белозерского района Херсонской области. Зоревкой оно стало после войны, а до этого носило имя советского наркома, называлось «Кагановичи», и там была сельскохозяйственная коммуна, насчитывавшая несколько десятков семей еврейских земледельцев. Когда сюда пришли немцы, всех евреев убили, не пощадили ни женщин, ни детей. Они лежат в глубоком колодце, где нерасторжимо сплелись тела 98 человек, и на этом злосчастном месте стоит небольшой памятник.
Нас было четверо. Депутат областного совета Артем Кияновский, руководитель областной комиссии по увековечиванию памяти жертв Великой Отечественной; кинооператор местного ТВ; я и водитель. И хоть Зоревка находится в 6 км от Белозерки, найти село было непросто, пришлось несколько раз расспрашивать местных жителей.
К тайне этого места я прикоснулся четверть века назад, в бытность мою директором Велетенской средней школы. Позвонили мне из райкома партии и поручили вместе с учениками и учителями привести в порядок захоронение вблизи села Зоревка, неподалеку от райцентра.
На вопрос, почему это должна делать моя школа, ведь три райцентровских школы куда ближе к Зоревке, чем Велетенское, секретарь райкома процедил:
— Так ты же еврей, а там лежат ваши, убитые фашистами!
Честно говоря, такая логика меня смутила, и я даже не знал поначалу, что ответить. А после паузы сказал:
— Не думал, что у нас принято приводить в порядок только могилы своих соплеменников… Как-то странно получается: разве для всех нас они, в первую очередь, не пострадавшие граждане своей страны?..
Школьный телефон находился в учительской и учителя слышали этот разговор. Пожилая учительница химии Никитина тронула меня за плечо:
Да не спорьте с ними, Виталий Абрамович! Дел-то на пару часов. Возьмем детей, выедем в поле, подышим свежим воздухом…
В общем, поехали мы, привели в порядок могилу. К тому времени я узнал, чем была вызвана такая забота о еврейском захоронении. Оказывается, по своим каналам райкому стало известно, что через несколько дней (по-моему, на День Победы) туда съедутся со всего Союза родственники погибших, оставшиеся в живых. Они, видно, списались друг с другом и решили сделать такую встречу.
За несколько дней, оставшихся до праздника, мои ученики подготовили стихотворный монтаж и небольшой концерт в честь памяти безвинно убитых.
Ту встречу я запомнил навсегда. Стояла теплая весенняя погода. Возле памятника собралось несколько десятков людей, в основном, жители двух соседних деревень, большей частью старики и старухи, возможно, знавшие погибших и помнившие те адские времена. С небольшой задержкой специальным автобусом приехали из Херсона гости. Их было человек двадцать, большей частью пожилые мужчины, кое-кто в старых военных формах, с погонами. Некоторые были щедро награждены, на солнце блестели боевые награды.
Мероприятие проходило, как обычно проходят такие мероприятия. Открыл его кто-то из райисполкома, затем детвора оттарабанила свои тексты. Легкий ветерок шевелил седые волосы приезжих. Потом слово предоставили мне.
Когда гости услышали фамилию «Бронштейн», они, так показалось мне, чуть оживились.
Все это время я испытывал неясное беспокойство, как бывает, когда происходит что-то, чего ты не понимаешь. На первый взгляд, вроде все было нормально, но всё же что-то настораживало.
И вдруг я понял что. Гости и местное население стояли поодаль друг от друга, не смешиваясь и не общаясь между собой.
В чем дело? Откуда это отторжение? Ведь для приезжих, наверное, было бы естественным пообщаться с местными жителями, чтобы узнать, как они живут, что нового в этих местах; в конце концов, среди них могли оказаться их знакомые.
Я отошел в сторонку и задал этот вопрос одному из ветеранов. Он внимательно посмотрел на меня и сказал: — Вы еврей, с вами я буду откровенен… Эти люди для нас просто не существуют.
— Не понял… — удивился я. – Они же пришли почтить память ваших близких, их же никто не сгонял сюда насильно. А вы – не существуют…
— Я расскажу, и вы поймете. В тот день, 24 августа 1941, немцы приказали евреям закрыть свои жилища с нехитрым скарбом на замок и повели к этому колодцу. Несчастных, подгоняя, били прикладами. В воздухе стоял предсмертный вой. Кто был в этой колонне? Старики, женщины и дети. Все мужчины ушли на фронт, только им из нашей коммуны и удалось выжить. Как мы потом узнали, одну парализованную старушку несли на носилках, безумного старика Ройтмана, что-то кричащего и размахивающего седыми прядями, везли на коляске…
Сюда же пригнали жителей окрестных деревень, которые пугливо жались на обочине. Фашисты подводили несчастных по 10 человек к колодцу, заставляли раздеться догола, затем бросали их одежду в толпу местных. Вначале те нерешительно мялись, а после – будто с ума сошли! — стали драться между собой за дармовое шмотьё…
Евреев бросали в колодец, после каждой десятки вслед швыряли гранату. Крики, взрывы, хохот, отрывистый лай команд… Всё это до сих пор стоит в наших ушах, хотя нас здесь и не было. Вполне возможно, что среди местных сегодня есть те, кто был тогда тут, а после донашивал тряпье наших близких. А вы говорите – почему мы не общаемся…
Тогда я ничего не сказал ветерану. У каждого своя правда. Но сам подумал: а чем виновны невольные свидетели убийства своих несчастных соседей? Тем, что теряли человеческое лицо, хватая на лету вещи казненных жертв?
А что ещё оставалось делать: помочь им они не могли, самих туда согнали насильно, а тут – швыряют пригодную для носки одежку, вот оно – счастье убогих… Такими их сделала жизнь в нищей стране, и надо ль обижаться на то, что в лихую минуту глаза у бедняг затмило…
***
И вот через 25 лет я снова в Зоревке. Те же маленькие домишки. Все донельзя запущено. Здесь нет евреев, но счастье на этом месте так и не поселилось.
Между прочим, уничтоженная коммуна состояла исключительно из людей физического труда, землепашцев. Они трудились на земле. Сеяли, жали, разводили скот, продавали излишек продуктов в районный центр, никому ничего плохого не делали.
Жили своей тихой жизнью. Влюблялись, женились, воспитывали детей. Среди них не было обокравших народ нынешних олигархов. Места здесь степные, не курортные. Поблизости ни речки, ни искусственного водоема, так что нельзя сказать, будто они отхватили райский уголок, кого-нибудь в чём-то ущемили. Земли здесь хватает на всех.
И этих бедолаг, полезнейших членов общества, кому-то понадобилось убить! Что ж, фашизм есть фашизм, и в пояснениях не нуждается. Хотя одно мне до сих пор не понятно: зачем убийцы устроили открытую казнь, да еще и в сопровождении шоу с раздачей вещей?..
А памятник — спасибо добрым людям! — неожиданно оказался в хорошем состоянии. Конечно, оградка окрашена давненько. Но надпись наведена и свежая побелка.
В самом начале я упоминал, как долго искали мы село. Называли Зоревку, и все недоуменно переглядывались. Но только заходила речь о памятнике, взрослые и дети сразу откликались:
— Так вам нужны Кагановичи? Так бы и сказали!
Интересно, прошло столько лет, а «Кагановичи» еще живы…
Виталий Бронштейн
Виталий Москаленко:
В «Наддніпрянской правде» в 1978 году был опубликован мой материал «Свідчать живі і загиблі».
Вели дознание Прокуратура СССР вместе с КГБ. Меня пригласили как журналиста писать о том, как были расстреляны жители двух еврейских сел ( названия не помню). Я своими глазами видел раскопанные захоронения, в них детскую обувь, вставные челюсти стариков….
Прошел дорогой по которой вели и везли на подводах несчастных…
Познакомился с показаниями свидетелей. Потом мне сообщили, что моя статья была опубликована в других странах.
Так я соприкоснулся с большой политикой. Дело в том, что полицаи, которые конвоировали и расстреливали — сбежали в США.
Их наши службы нашли и предложили властям США выдать как военных преступников. В мой статье были указаны их адреса.Американцы не выдали.
Зоревка (укр. Зорівка) — село в Белозёрском районе Херсонской области Украины.
Население по переписи 2001 года составляло 246 человек.